top of page

Владимир Юдинцев

 

Борис был тонкий и неожиданный, с ним всегда было интересно. Похожих нет

 

 

Бориса я знал давно, но как-то издали: время от времени пересекались в Доме архитектора, в разных компаниях, на выставках и смотрах, пока в начале 90-х Андрей Таранов не приютил в коммунальной квартире на Южинском (ныне Палашевский пер.) нашу группу «Артэ» из пяти архитекторов. Там были уже мастерские Шабунина и Володи Легошина. Мастерские - это юридически, а по жизни это группы от 3-х до 6-ти человек. Заказы у всех шли косяком, толкались заказчики и смежники. Наконец-то появились деньги, веселились и праздновали вместе, как и положено в коммуналке. Но самое важное - это профессиональное взаимообучение и встречное творческое влияние на протяжении нескольких лет, когда ещё трудно и многовариантно всем предоставлялся стандарт качества в московском проектном деле. Ведь именно тогда на улицы городов валом повалил архитектурный бред.

У Бориса был отменный вкус и огромный моспроектовский опыт. Я не сразу понял, как это он умудрился устоять в советской проектной рутине, не поступившись исходными творческими предпочтениями, то есть без потерь, неизбежных при многолетней работе в Моспроекте. То время было ужасное. Много народу просто не дождалось другого времени. Сколько талантливых людей так и остались в том времени, либо занимаясь другими делами, либо просто по-русски спившись. Борису удалось в то время сделать два-три ярких объекта, за которые не стыдно и сегодня. Когда появился кинотеатр Саяны, там была огромная пустота входа совсем не по русским меркам. Появилось такое пространство, которое как бы ни для чего. Оно было как бы отнято у тепла, но оно создавало такой мощный психологический комфорт, приглашение, что было совершенно несовместимо со всеми нашими тогдашними представлениями об общественных зданиях, о помпезности - все было разрушено. И с тех пор стали в нашем архитектурном мире в сторону Шабунина поглядывать время от времени - чего это он такое делает…

Работа в коммуналке в начале 90-х, наверное, лучший период нашей жизни. Были ещё в ходу особо ценные навыки советского воспитания: взаимовыручка как в профессиональной сфере, так и в постоянно возникавших спорах с заказчиками, быстрая помощь деньгами, опытом, а зачастую и людским резервом при авральной работе. Жили с ощущением, что неразрешимых проблем быть не может. Все были в замечательном среднем возрасте, частные знакомые становились общими, а поводов для праздника находилось множество. Ну что ещё нужно? Потом 1998 год и первый кризис. Работы не стало, деньги исчезли. И как-то в доме Архитектора мы пожаловались на эту бескормицу Дмитрию Лукаеву, хорошему приятелю и тогдашнему президенту МОСА. Пожаловались привычно, за столиком, выпили и забыли. Вот для чего и нужны клубы и такие общественные организации, а главное, хорошее расположение достойных людей. А Лукаев был человеком слова и где-то через пару недель позвонил и сказал, что есть реальный заказ на два дома, но надо быстро брать и делать. Как будто бывает иначе. Пришли в МОСА к назначенному сроку – действительно, у Лукаева в кабинете сидит реальный заказчик в тревожном ожидании обещанных Лукаевым «архитекторов, которые не подведут». Тут быстро выясняется, что домов не два, а один, просто девелоперу предложили добавить две башни к уже построенной другими, а он засомневался (и правильно) в уместности столь примитивной композиции, да и метров выходило маловато. Получилось, что мы были «обречены» на совместную, да весьма сложную работу, так как жилой дом завершал перспективу центра Отрадного, имея с одной стороны башню КАПЕ в 24 этажа, а с другой – площадку культовых сооружений всех религий, состоящую из малых объёмов разной формы. Контекст уникальный и очень контрастный. Будущий дом был бы загадкой и для слаженного рабочего коллектива, а как первый опыт совместной работы мог обернуться и ярким провалом. Мы поняли это сразу и оба. Но переглянулись и согласились. Задний ход давать было нельзя. И понеслось. Схему дома нащупали быстро: четыре секции со сдвижкой, соединенных лоджиями для просветов, уступами на север и юг – наверное, единственно возможное решение, обеспечивающее инсоляцию двух из четырех сторон секций. Для нас обоих было важно превратить секционный дом в композицию из четырех башен. А вот с пластикой фасадов было много разночтений, хотя оба мы хотели образа активного, но лёгкого и прозрачного. Не вдаваясь в частности, скажу, что спорили и даже ругались очень много. И, хотя у каждого к тому времени был большой опыт работы в коллективах, но там всегда находился кто-то в качестве третейского судьи, здесь его не было, а мы уже привыкли к лидерству в своей группе, умели аргументировать решения очень веско и потому соглашались мучительно. В итоге интересно, что, как-то рассматривая макет уже согласованного объёма, мы стали вспоминать, кто какую часть формы предложил и жутко путались, потому что диффузия наших вкусовых предпочтений была практически в каждом фрагменте. Оба были довольны.

Но дом «шёл» не просто и по внешним инстанциям. На градсовете на него резко ополчился председатель – зам.главного архитектора города Ю.П. Григорьев. Два месяца ему приносили бесконечные варианты не главных параметров, пока он не устал и подписал первоначальный. И только тогда заказчик стал нам доверять всерьёз, тем более, что мы добавили ему 10 000 квадратных метров к исходным ожиданиям. Я думаю, не будь призрака этого приращения, он бы от нас отказался, не выдержав градсоветовских потасовок. И вообще показатели дома оказались очень удачными: процент полезной площади был выше 85. Почти все квартиры имели кухни, освещённые вторым светом, интересно то, что большинство жителей это не сразу поняли, так как света было достаточно даже в многокомнатных квартирах.

Однако, несмотря на эти маленькие радости, мы никак не предполагали, что за дом дадут на «Зодчестве» «Хрустального Дедала», а потом и Госпремию за 2002 год. За жильё её не давали лет 25-30. Так что наши с Борисом терзания дали результат.

Жаль, что жители изувечили дом своими достройками лоджий. Однажды позвонил интеллигентный человек и посетовал, что купил там квартиру только за удачный фасад, а теперь хочет продать. И похвала, и печаль. Как всё в жизни. Этот дом многому научил и прославил, забрал кучу энергии и закалил нервные системы, расширил круг знакомств, но оставил мало денег и, наконец, не дал собой гордиться, приняв «бомжовый» облик. И это при том, что большой процент жителей работали в аппарате правительства Москвы, чему мы вначале подивились, а потом осознали как закономерность: у них синдром хозяев.

Мы с Борисом за те три года подустали друг от друга и даже зареклись делать общие проекты, чтобы не испытывать дружбу, зато эта самая дружба, видимо, стала для обоих нужнее, чище, чем «до того». Мы перезванивались по любому вопросу и виделись по поводу и без, с удовольствием выпивали и не раз задавались вопросом: а чего это мы так ругались на «Отрадном»? Да потому, что мы разные очень по ритму, и не дома нам делать совместные, а просто дружить, всё на свете обсуждать, да радоваться жизни! Борис был тонкий и неожиданный, с ним всегда было интересно. Похожих нет. Отсутствие его слишком заметно и влияет на многих.

bottom of page