А. Вознесенская
Вся история дома в деревне Цветково – веселая и нелепая, начиная с того, что Боря, будучи совершенно городским человеком, деревню не любил, и радостно соглашался то ли с Марксом, то ли с Троцким, насчет «идиотизма деревенской жизни»…
Случилась как-то праздная поездка на недавно приобретенной машине в гости к друзьям-архитекторам, которые обосновались в деревне под Вышним Волочком. Наш друг архитектор Алексей Спивак, узнав о наших планах, посоветовал навестить его маму Свету, которая вместе с мужем и свекровью осела в деревне Цветково, что в часе езды от Волочка. Пару дней мы провели у Шестопаловых, Феоктистовых – насмотрелись чудес, а потом отправились в Цветково навестить Свету. «А у нас в деревне изба продается, пойдемте, покажу», – сказала Света. Подошли к калитке. Изба заколочена. Рядом с ней огромный, роскошный дуб. Он принадлежит избе. В этот момент все было решено. Молча переглянулись – берем! Потом я подошла к заколоченной избе, подпрыгнула, чтобы заглянуть в окно. Ничего не увидела, но это уже не было важно. Поехали к хозяину оформлять бумаги. Потом сто раз изумлялись безумию покупки. Нелишне уточнить, что эта старая изба была единственной недвижимостью, приобретенной лауреатом Государственной премии в области архитектуры и литературы Борисом Шабуниным.
Избу неспеша перестраивал мастер Пушков Юрий из села Молдино, что в семи километрах от деревни Цветково, помогал ему сын Владимир Пушков – оба золотые руки и головы. Юра Пушков рассказывал, как это происходило (сентябрь 2019): «Как-то знакомый привез Борю ко мне в столярную мастерскую, и тот ко мне с предложением. Я был сговорчивый: надо построить – давай построим! Там же, двор говеный[1] к избе прилегал. Избу Боря хотел оставить шесть на шесть, а остальное все убрать. И большую веранду на месте двора. Он заказал высокие рамы, окна с пола до потолка. Вот эти рамы для меня новшеством были, я ему говорил свое мнение: зачем это, чтобы стекла были с пола? Ведь за этим следить надо… А он: «Нет, говорил, – так надо, ты делай так, как я говорю». Ну, у каждого свое понятие… Боря с чертежами приезжал, в них мне надо было разбираться. Привезет, папочку откроет… Я в этих бумажках разбирался, рассматривал потом. Расплачивался Борис нормально. Ты, говорит, с ценой определись. Я определялся, а он говорил: «А ты себя не обидел?» Я ведь прикидывал так, как с другими заказчиками было, а он всегда прибавлял. Он расценки-то знал. Такой был по складу человек… Да, Борис и не стремился никогда к богатству. И я не стремлюсь. Я люблю по-старинному жить. Вот сейчас понапихают этого пластика, конечно, это легче, но я дерево люблю, ведь я у вас все сам его обрабатывал…»
Замечательно было и другое. Постепенно выяснялось, что по нашим отцовским линиям, и я, и Боря, происходили из одного региона. Мой дед из рода священников Вознесенских жил и служил в деревне Брейтово Ярославской области, а дед Бори – выходец из деревни с веселым итальянским названием Глядини, и находилась эта деревня буквально на пути к Цветково. То есть в конечном итоге оказалось, что выбор избы с дубом был не совсем случаен. Капризы погоды, состав леса, состав воздуха, шелковистость ветра всегда были приятны и располагали к благодушию и комфортному расслаблению. Это обнаруживалось уже по дороге в деревню – по мере удаления от Москвы настроение стабильно улучшалось. Постепенно взаимные упреки и подозрения (суета сборов, кто-то закопался, кто-то что-то забыл) сдувались как воздушные шарики, и под конец долгого пути можно было въехать в какое-нибудь бескрайнее заросшее поле и на полную –преполную громкость, до ора, врубить Битлов. Это был апофеоз и восторг до слез!
Можно было доехать до деревни в другом стиле. Шести кассет с Евгением Онегиным в исполнении Смоктуновского хватало как раз на дорогу от дома на Верхней Масловке до избы в Цветково. Борис, зная много из Онегина наизусть, декламировал стихи вместе со Смоктуновским, и всякий раз умильно смеялся над вычурной интонацией чтеца, когда тот изображал голоса теток приехавшей в Москву Татьяны. Угадать, чтобы последние строчки «И даль свободного романа я сквозь магический кристалл еще не ясно различал», совпадали с последним поворотом и въездом в деревню было особым шиком!
В деревне с первого момента входа в избу начиналось полное расслабление. Кайф был разного наполнения. Упорным на всех этапах пребывания в Цветково был отказ Бори ходить в лес по грибы-ягоды: «Не могу у леса воровать!» В последние годы жизни Борис все чаще забирался на мансарду, усаживался в шезлонге напротив распахнутого французского балкона, замирал и так подолгу медитировал (проектировал?), устремив взор на свой дорогой и любимый дуб…
Деревенское счастье длилось недолго. И уже на третий-четвертый день, как правило, начиналось тихое нытье. Вспоминалось любимое изречение классиков, значит, пора было собираться в обратный путь…
[1] «Говеный двор», т.е. низкий, темный хлев, который служил скотным двором и одновременно «очком». Этот вид деревенского «туалета» описан в Интернете. Первые годы мы жили по этому деревенскому обычаю.